В третью стражу [СИ] - И Намор

    "Гроза..." - вряд ли нашелся бы немец, которого не впечатлил бы вид, открывшийся сейчас перед Бастом: тревожный и поэтичный, как музыка немецких романтиков. Впрочем, возможно, он преувеличивал, и таких немцев было совсем немного. Пусть так, пусть преувеличение - чисто поэтическое, разумеется, а значит, простительное, но сам Баст был именно таким немцем, и в его ушах звучала сейчас... К сожалению, о том, чья музыка звучала в его ушах, он не мог рассказать никому. И даже про себя - вероятно, из въевшейся в плоть и кровь осторожности - называл композитора на итальянский манер Бартольди[225], но никак не Мендельсон. Впрочем, не в этом суть. Так или иначе, но над долиной Рейна разыгрывалась драма грозы, и Баст заворожено следил за ее перипетиями, разворачивающимися на его глазах под аккомпанемент "большого симфонического оркестра", только для него, Баста фон Шаунбурга, исполняющего третью - "Шотландскую" - симфонию c-moll[226].

    Хлынувший с неба поток воды заставил Баста отступить назад, - в нишу двери - и прижаться к застекленным створкам. Движение показалось Басту слишком резким и поспешным, он оглянулся проверить: не заметил ли кто-нибудь случившуюся с ним неловкость. Но никто в его сторону не смотрел. Люди в обеденном зале заняты своими - по-видимому, совсем не простыми - делами. Спина Гитлера напряжена, он говорит что-то Герингу, и, хотя разобрать слова Баст не мог, ему показалось, что Фюрер раздражен и высказывает какие-то резкости. О чем может идти разговор? Вопрос возник в голове сам собой, без какой-либо разумной причины, и в то же мгновение, словно почувствовав запах крамолы - а чутье у того было чисто волчье - в его сторону обернулся Гейдрих. Их взгляды встретились, и Баст похолодел: в маленьких - "монголоидных" - косящих и бегающих, как у вороватого жида, глазках Гейдриха фон Шаунбург прочел свой приговор...

    Олег проснулся рывком. Сердце колотилось, словно он, и в самом деле, только что узнал свою судьбу. Однако это был всего лишь сон и к объективной реальности он имел отношение такое же, как, скажем, роман Дюма к реальной истории Франции.

    "Сон... Всего лишь сон..." - Олег встал с кровати и, подхватив по пути сигарету, подошел к окну. Отдернул тяжелую штору, закурил и посмотрел на речную долину. Разумеется, это была не долина Рейна, а как называлась эта река - он не помнил. Не было в помине и низкого предгрозового неба. Напротив, в этот рассветный час небеса сияли ангельской чистотой, и, разглядывая открывшийся перед ним пейзаж, Олег подумал, что оно и к лучшему, что его так резко вырвал из сна ночной кошмар. Не приснись сейчас такой бред, не увидел бы этой красоты и не сообразил бы, что и как теперь делать.

    "Что-то же следует делать, не так ли?" - он затянулся, вернулся к кровати, взял с прикроватного столика свою серебряную фляжку и, глотнув пару раз прямо из горлышка, снова повернул к окну. Безусловно, он должен был что-то предпринять, и теперь понял наконец, что именно.

    Люди по природе своей эгоисты, и мужчины в этом смысле отнюдь не исключения. Как раз наоборот, наверняка именно мужики придумали поговорку про быка и Юпитера. Но сколько бы ты ни повторял в сердце или вслух простые и бесспорные аксиомы, истина обычно еще проще. Переспав - и не однократно, а значит и не случайно - с Ольгой, Олег чувствовал, определенный душевный дискомфорт, некое томление души, и даже нечто, похожее на муки совести. Но и только. Никакой особенной трагедии в том, что произошло между двумя взрослыми людьми в отсутствии третьего персонажа, он не видел. Тем более никаких обязательств по отношению к Татьяне у него на самом деле и не было, гм... как и у нее к нему, и было ли между ними что-то такое, о чем следует говорить, осталось не проясненным. Все это так, но когда он услышал ее стоны...

    Черт возьми! Можно быть сколь угодно продвинутым джентльменом и в придачу интеллектуалом, можно даже быть борцом за права женщин, что бы мы под этим ни понимали, но узнать, что твоя женщина - твоя жена, любовница или просто подруга, на которую ты имеешь виды - спит с другим мужчиной, крайне неприятно. Да, что там "неприятно"! Омерзительно, оскорбительно...

    "Мучительно". - Признал Олег и глотнул из фляги.

    Мучительно... Ему стоило немалых сил прожить прошедший день с ироничной улыбкой на губах. Оставалось надеяться, что Татьяна ничего такого не заметила. Степа уж точно не понял, что здесь не так. Однако пара взглядов, брошенных как бы невзначай Ольгой и Виктором, Олегу решительно не понравились. И, кроме того... Кроме того, ему и самому было противно то, как корежила и ломала его обыкновенная мужская ревность. Лучшим выходом из положения было бы "разорвать контакт", то есть ухать куда-нибудь, чтобы какое-то время не встречаться с Таней, и дать всем - и ей, и Степе, и себе самому - определиться и прийти в себя. Однако для такого поступка нужен повод, и не просто повод, а безукоризненная 'отмазка', такая, что предъявить в приличном обществе не стыдно.

    И надо же... Решение пришло во сне, что ставило Ицковича в один рад с такими титанами как Менделеев. ("Ну прям Менделеев!" - улыбнулся собственной мысли Олег). И не отмазка, нет. Действительно серьезное и не терпящее отлагательств дело.

    "Дело..." - Олег сделал еще один скромный глоток коньяка, посмотрел с сожалением на окурок - от окна уходить не хотелось - и пошел за следующей сигаретой. - Надо было сразу всю пачку взять..."

    Сон оказался вещий, а не просто дурной, как показалось в начале. Потому что 29 июня 1934 года на посту у двери в обеденный зал гостиницы "Дреезен" в Бад‑Годесберге стоял не Себастиан фон Шаунбург, а его приятель Вальтер Шелленберг. И это Вальтер рассказал Басту про тот вечер и про то, как посмотрел на него сквозь стекло Геббельс, потому что оберфюрер[227] Гейдрих на том совещании не присутствовал: "ростом не вышел". А Баст в тот момент находился в своем баварском имении, потому что накануне Эрнст Рем[228] приказал всем бойцам СА[229] уйти в месячный отпуск[230]. И тридцатого июля, когда вырезалось руководство штурмовых отрядов, Баст ничего об этом не знал. Совершил верховую прогулку, отобедал со своими престарелыми тетушками, и, сев к роялю, играл песни Шумана, пока в седьмом часу вечера ему не позвонил Рейнхард и не сказал, что ждет его у себя в Берлине через три дня.

    - Через три. - С нажимом произнес оберфюрер и дал отбой.

    Больше они к этому эпизоду никогда не возвращались, но Шаунбург знал, чувствовал, верил, что Гейдрих спас его в тот день. А почему, зачем - знать это, ему дано не было, а спрашивать... Есть вопросы, которые не задают. Но если попытаться все-таки предположить... Возможно, Гейдриху хотелось иметь в своем окружении настоящего аристократа. А может быть, Баст ему просто нравился. В конце концов, у них даже увлечения были одинаковые: оба любили классическую музыку и верховую езду, и фехтовальщики оба изрядные, а еще Баст не только образцово-показательный ариец, но и не дурак, что отнюдь не одно и то же. Во всяком случае, мало кто в СД способен думать в одном с Гейдрихом темпе. Пожалуй, таких всего несколько человек наберется, и даже среди этих немногих - своими способностями выделялись двое: юрист Вальтер Шелленберг и философ Себастиан фон Шаунбург. И не за правильную форму черепа черепа Гейдрих в начале 1935 года, когда начал формировать настоящую политическую разведку СД, сразу же определил Баста именно туда.

    "Туда... - Олег закурил очередную сигарету, допил коньяк и даже улыбнулся, чувствуя, как успокаивается сердце и оставляет напряжение. - Туда..."

    ***

    - Туда, туда, где брезжил свет, Сквозь щель Для Писем и Газет!

    Олег явно был во взвинченном состоянии. И песенку "виннипуховскую" напевал, и улыбался как-то не так, как вчера...

    "Хлебнул он что ли с утра?" - Сказать определенно, пил Ицкович или не пил, было затруднительно. Нынешний Олег, как успела уже убедиться Татьяна, не то чтобы пил не пьянея, но наливаться мог долго и помногу. Да и не в этом дело. Настроение Олега могло и не быть связано с потреблением алкоголя.

    "А с чем оно связано?" - Выяснить, знает ли он о ее позавчерашнем "приключении", ей так и не удалось. Могло случиться, что и не знает. И это было бы совсем неплохо, если честно.

    "А если все-таки, - да?"

    Тогда одно из двух. Или ему все равно, или он...

    "Хамство в душе затаил". - Подсказала Жаннет, которая чем дальше, тем лучше овладевала "великим и могучим", и вот, пожалуйста, даже цитату из Зощенко весьма к месту ввернула.

    "Заткнись!"

    "Да на здоровье!"

    - Дамы и господа, - Олег поправил шейный платок и обвел собравшихся за обеденным столом весьма выразительным взглядом. - А не прогуляться ли нам к реке? Погода чудесная! Весна...

    - Точно! - Сходу поддержал идею Степан. - Сейчас позавтракаем, и вперед!

    - Все в сад! - По-немецки провозгласила Ольга и снова умудрилась оставить последнее слово за собой.